Прошла неделя с того момента, как Джика был вызволен объединёнными усилиями Райто, его команды, Кото и Вектора. Шесть дней со дня смерти доктора Ито. Эти шесть дней были временем рефлексии для молодого шиноби - он много медитировал в попытке залечить глубокие раны, оставленные на его душе. На четвёртый день семью пришёл проведать Оки. Под одной крышей клан Чиное разделил вместе с кузнецом ужин.
Джика замечал, что как будто не присутствовал при других людях, даже близких ему. Он словно растворился под весом собственных тяжёлых мыслей. Люди вокруг него улыбались, делились впечатлениями и чувствами, переживаниями и надеждами, в то время как он смотрел в одну точку на стене перед собой, не в силах выдавить из себя даже слово. Ни одного намёка на какие-то эмоции не проявлялось на его лице. Казалось, что на самом деле Чиное Джикашиме действительно погиб в плену чигирийцев. Со всей его храбростью, надеждой на этот мир и на его жителей, с возможностью вкушать жизнь и неискоренимой, как ему виделось, верой в то, что даже из худших преставителей человечества можно слепить что-то достойное. И он, труп маленького и наивного мальчика, бесконечно любившего жизнь, оставил за собой лишь тень, странствующую по земле только с одной установкой - судить и карать виновных. Лишь два осколка собственной личности связывали его со своей прежней версией - тягость к справедливости и желание сохранить свою честь. Он забыл, когда в последний раз искренне хохотал, когда чувствовал радость и был счастливым. Казалось, будто бы это было слишком давно. Настолько, что словно являлось иллюзией - мастерским гендзюцу, оставленным на память кем-то, кто не желал ему зла. Ведь вся его жизнь повернулась чем-то подобным - его падение во тьму началось со лжи отца, желавшего своим детям лучшего будущего. "Но разве с таким прошлым у нас может быть лучшее будущее?"
Джикашиме отрёкся от своей прежней веры. Невинных теперь он считал наивными, а наивных - слабыми. Он не винил их в слабости, ведь сам был жертвой обмана. Впрочем, ненависть и подозрение ко всем остальным - к тем, кто был лишён своей невинности, помимо крайне ограниченого круга лиц, у него лишь возрастала.
Он отрёкся от своей веры, но не отрёкся от своей клятвы. Очистить имя Чиное. Карать слабых и защищать невинных. Он сошёл с тропы и нашёл другую, и пусть тропа была иной и вела его через свои уникальные терни, молодого шиноби это не страшило. И в его сердце, казалось, не было сомнений.
"Я сделал свой выбор. Мои убеждения пошатнулись, некоторые и вовсе рассеялись в извечной тьме. Но если я уже мёртв... Разве меня способно что-то остановить? Познавший предательство и тьму, отринувший свет собственного сердца... Может, я и подвёл Вас, Райто-сенсей. Может, я и подвёл Вас, может я и не остался самим собой в полной мере после всего, что пережил. Но разве можно пожертвовать собой ради невинных, если я не верю в них? Нет... Значит, в главном я не изменился. Значит в том, что действительно имеет значение, я остался собой".
- ...братик?
Генин повернул голову и встретил взглядом сестру. Мурасаки отражала собой многое из того, за что сражался Джика. Не за будущее, а за настоящее. За этот момент. Мальчик не имел в себе силы рассказать ей всю тяжёлую правду о прошлом клана и деревни, и о собственном опыте шиноби. Он боялся, что нарушит этим её невинность, что его тьма перенесётся и на неё. В то же время он понимал, что она узнает правду в какой-то момент. Оставалось надеятся, что эта правда и опыт жизни со всей его горечью не изменит её так же, как изменили его.
Мальчик тепло улыбнулся. Если бы не сестра, в нём вообще не было бы никакого света. В нём не было бы никакого намёка на человечность. Она была тем единственным, что сделало из Джикашиме не настоящего монстра, а лишь нечто между монстром и человеком. Он не утратил способность чувстовать из-за неё. И он понял, что на самом деле всё же не утратил способность к счастью. Его счастьем было видеть добрых людей в здравии. И в этом моменте хотелось находиться вечно.
- Прости, я, кажется, задумался...
- Опять витаешь в облаках?
Ясуо говорил без колкости, лишь транслируя собственное наблюдение. Не сводя глаз с сестры, генин ответил:
- Похоже на то...
Отец издал вдумчивое "хм".
Женская рука опустилась на плечо Мурасаки. За ней стояла, немного пригнувшись, Чиное Акеми в бардовой робе и красной маске, через прорез которой виднелся Кетсурьюган. Не галлюцинация, не происки богов, не проекция больного сознания и не реинкарнация, а просто богатое воображение.
Мальчик поднялся со своего места и, попросив прощения, а затем поклонившись собравшимся, побрёл вслед за матерью в сторону заднего дворика, где она ждала его.
Из её горла сочилась кровь, окропляя ухоженую зелёную траву. В голове Джикашиме она не потеряла возможности говорить, правда голос её был хриплым и слабым - не походившим на тот, что мальчик слышал на обратной стороне одной из кассет. Её рука касалась ветки единственного в дворике дерева, нежно поглаживая её.
- Ты не виноват в том, чем была эта деревня. Твоей вины нет и в том, что приходилось делать мне. Так почему же ты чувствуешь себя виноватым?
- Потому что я изменился... Потому что Райто-сенсей не хотел, чтобы я потерял себя.
- Но ты не потерял себя, сынок. Ты приобрёл себя. Твоей вины нет в том, что правда изменила твоё отношение к миру. Быть может, не раз оно ещё изменится, и что с того? Будешь каждый раз корить себя за это?
- Но Райто-сенсей...
- Райто-сенсей тоже пережил боль, а всякая боль такой силы в какой-либо степени меняет людей. Я не имею сомнений, что он это понимает. Вспомни его слова: "Лишь время способно частично погасить боль". Частично. Стало быть, он не имел в виду то, что ты подумал.
- Что же он имел в виду?
Акеми выдавила из себя хриплый, но казавшийся отчего-то согревающим тело и ум смешок, и повернула голову к сыну.
- После того, как ты узнал о моей смерти, ты впустил в своё сердце скорбь и позволил ей управлять тобой. Ты провёл много времени жалея о том, что не родился в другой семье, или в другой деревне. Но разве это имеет значение? Разве важны не твои собственные действия и решения? Раньше ты верил, что истинный воин не лишён милосердия. Что же изменилось?
- Монстры не заслуживают прощения. Не заслуживают жалости и скорби.
- Глупец. Глупый, глупый сын.
- Чего сказала?!
- Никаких монстров не существует, Джикашиме. Есть только люди. Слабые, сильные. Честные и бесчестные. Ты всегда верил, что у людей есть мотивы для их поступков. Даже если они сбиваются с пути ты верил, что изначально у них были хорошие намерения.
- Да... Я действительно верил в это. Но цена их ошибок слишком велика. Не каждый человек достоин зваться человеком. Поэтому монстры существуют. Поэтому монстры не заслуживают прощения.
- К чему тогда жалеть о моей смерти? К чему твоя скорбь, если по твоим словам я тоже монстр?
- Я... Я...
Он не нашёл, что ответить. Он не стесняясь говорил о том, что его мать не заслуживала печали даже стоя возле её кенотафа, но он всё ещё чувствовал скорбь. Скорбь стала неотъемлемым его атрибутом, осевшим, словно вечная мерзлота в бесконечно сырой земле.
- Ты хотел бы, чтобы помимо любящего отца у тебя была и любящая мать. И того же ты хотел и для Мурасаки. И тебе плевать, кем я была и что из себя представляла. Ты жалеешь, что меня нет с вами. Почему же ты упрямишься признать это?
- Потому что это делает меня...
"Монстром".
- Человеком?
Джика помотал головой, чувствуя, как к горлу подступает комок, а на глаза наворачиваются слёзы. Его мать решительно подошла к нему. Её босые ноги оставляли кровавый след на земле. Она поцеловала своего сына в лоб так же, как это сделала мать Тайки в корридоре госпиталя, после чего крепко обняла его. Мальчик вновь почувствовал материнское тепло - тепло, которого он был лишён. Тепло, которого ему так не хватало сейчас. Чтобы знать, что всё будет хорошо. Чтобы снова поверить в этот мир.
Её голос перешёл на шёпот.
- Делай, что хочешь и верь во что хочешь, но никогда не позволяй этому миру победить себя. Прояви решимость. Потому что если ты проиграешь этому миру, то ты проиграешь самому себе. А в жизни и в смерти нет ничего ужаснее, чем проиграть самому себе.
Слёзы падали на землю. Когда тело Акеми расстворилось в пространстве Джика понял, что смотрел на звёзды в ночном небе. Он плакал из жалости к самому себе, из отсутствия понимания того, почему столько трагичных историй кружилось, как ему казалось, вокруг него.
"Чем же я это заслужил?.. Чем?"
Мальчик упал на колени. Он прислонился ладонями к земле, обратив свой взор к траве и заревев ещё сильнее.
Скрестив руки на груди и облокатившись о деревянную колонну за ним наблюдал кузнец. Тяжело вздохнув, коренастый мужчина спустился по ступенькам и подошёл к Джике.
Генин слышал как Оки подходит, но не смог собрать себя в руки. Печальнее всего ему было именно от того, что он оплакивал самого себя. Не тех, кого уже потерял и кого может потерять в будущем. Не тех, кто сломался, подобно ему и совершал от этого ужасные вещи.
Ощутив руку на своём плече, мальчик всё же нашёл в себе силы подняться на ноги. Кузнец сел на корточки, не отводя взгляда от глаз собеседника.
- Что случилось, малец?
- Я... Я проиграл, Оки-сан. Я сдался... Сдался и проиграл. Увидел перед собой тьму и не захотел сражаться с ней, спасовал... Я признал её победу... Настоящий воин должен быть готов убивать врагов, разве нет? Я вот не думаю, что готов. Я не хочу... Не хочу быть убийцей. Разве я могу быть полезен в нужный час, если я не готов пойти на всё ради защиты невинных?
- Ах, профессиональный кризис. Ну, веришь или нет, но ты далеко не первый воин, который столкнулся с этим. По секрету говоря, только самые сильные воины, которых я встречал, переживали подобное. Я расскажу тебе историю об одном из них, если хочешь.
Джика кивнул. Отчего-то он перестал лить слёзы, наверное желая не прерывать плачем историю и впитать все её детали. Мужчина помог мальчику вытереть слёзы и кивнул, в ответ на что Джика сел в позу лотоса. Приняв такую же позу, кузнец продолжил:
- Часто подобные мысли преследуют уже после первого убийства. В сердце воина нет сомнений, когда смерть происходит в пылу битвы. В конце-концов в сражении побеждает лишь тот, кто смирился со смертью. Но стоит пыли осесть, и человек невольно задумывается, что изменилось бы, если бы он оставил своего противника в живых. Я расскажу тебе про Ясуда Сабуро. Сабуро, в общем-то, даже не был шиноби - он был самураем. В какой-то момент ему показалось, что самураи не делали достаточно для окружающих. В те времена они много тренировались и очень мало выходили за пределы собственного учреждения на помощь к людям. Сабуро же стал самураем для того, чтобы помогать. Он не имел высокого ранга, меж тем обладал исключительным фокусом и мастерским пониманием в искусстве меча. И он стал ронином - бродячим самураем, не имевшим мастеров. Он ходил по улицам, но помогал людям незначительно - переносил воду, убирался в домах, помогал составлять письма. Он помогал, но не так, как хотел. Не в сражении, не обнажая меча. Когда он наконец, во время обыденной прогулки, нашёл группу бандитов, собиравшуюся ограбить по одной из улиц, ведущих в город, торговый караван - то без сомнений ринулся в бой, потому что считал своё дело правым. Он убил бандитов, не проявляя жалости и милосердия. Торговцы щедро поблагодарили его. В последствии полиция нашла в лесу у города место, где засели те бандиты. И дети... Много детей, находившихся там, погибли от голода. Сабуро был сокрушён этим. Он убил бандитов, чтобы спасти торговцев, не зная, что тем самым обрёк на смерть множество невинных жизней, питание которых зависело исключительно от воровства. Ронин нашёл слабое утешение на дне бутылки, правда делало это его лишь агрессивным к окружающим... На самом деле он пытался спровоцировать драку, которая отняла бы его жизнь, посчитав, что не заслуживает её. В какой-то момент он продаёт свои два клинка, катану и вакидзаси, для того чтобы обменять вырученные деньги на выпивку. Затем продаёт и свою хижину. Он остаётся ни с чем. Когда в следующий раз он видит, как уже на улицах города бандиты воруют и убивают невинных горожан - он просто проходит мимо, не желая вмешиваться, да и не имея для этого оружия. И он уходит из города, когда бандиты сжигают его дотла. И перебирается в следующий.
Джика слушал внимательно, изредка шмыгая носом. Он ещё не знал, куда ведёт эта история.
- В конце-концов он понимает, что снова совершил ошибку. Что не поступил, как подобало тому, кем он был на самом деле. Он даёт себе клятву вновь найти оружие, но стараться не убивать своих врагов. В какой-то момент он встречает меня, и специально для него я выковал меч, мою лучшую на тот момент катану. Он благодарит меня за кров, за пищу, за инструмент его воли и за то, что я выслушал его историю, и уходит.
- И... И что потом?
- Он встречает двух братьев, которых поссорила между собой жена одного из них, когда возлежала с другим. Они бились насмерть, а он попытался вмешаться, чтобы примирить их. В порыве ярости один из братьев взял горстку песка и бросил ею вперёд, ослепляя Сабуро. Другой же накинулся вперёд с целью проткнуть своего брата, но Сабуро встал на его пути. Сабуро имел свой лучший меч, имел стойкое убеждение и невероятные навыки, и всё равно погиб, а брат всё равно убил проткнувшего его.
- Не понимаю... Разве это не делает Сабуро тем, кто погиб за своё новое убеждение? Разве это не делает его героем?
- Не знаю. Я знаю только то, что Сабуро никто не оплакивал, кроме тех торговцев, которых он когда-то спас. Решения, которые кажутся нам правильными, могут оказаться не такими. Он много думал о том, что было бы с детьми, не убей он тех бандитов. Но если бы я не сделал ему меч, погиб ли он? Я тоже много думал об этом. Думал о том, что убил его сам - собственным молотом. В его честь я сделал небольшую статуэтку, которую всегда держу в своей телеге. Моё напоминание о том, что на самом деле страшно не убить человека... Убить человека - это такая же работа, как и любая другая. Действительно страшно ничего при этом не чувствовать. Страшно не ценить смерть, прародителем которой ты стал, либо ту, которую имел неприятность наблюдать.
Глаза Джики округлились. Откровение Оки и история о Сабуро открыли в нём понимание самого себя и своих эмоций.
- Монстрами нас делает не убийство, а отсутствие чувств... Потому что все люди, какую бы тропу не выбрали, какими бы монстрами не казались на момент своей смерти, имели на это свои оправдания. Как бы мы не соглашались с их намерениями и убеждениями... Мы можем найти в своих сердцах силу признать их, особенно если их автор уже мёртв. Чужая смерть не должна вызывать у нас радость, но на пути каждого воина есть смерть. И к ней нужно быть готовым.
Кузнец кивнул с улыбкой.
- Спасибо, Оки-сан... Теперь я понял, что не сбился с пути. Теперь я понял, что если на моём пути будет стоять смерть, то я готов принять это, покуда в моём сердце есть возможность на чувства и сопереживание...
Следующие два дня мальчик проводил за усердными тренировками под руководством Оки. Тренировки были как физическими, так и в освении новых техник, в том числе и собственного сочинения, среди которых были Навык Хождения по Воздуху, Мощный Воздушный Рывок, Свободное Падение и Красные Глаза. Последняя техника стала результатом изучения другой, запретной и тяжёлой в освоении. "Дзюцу Судного Дня", как его называл Оки, проведя инструктаж о том, что Импульсом следует пользоваться только в самом крайнем случае, когда нет возможности восполнить свою чакру, либо сбежать. Если чакру стихии молнии можно проводить напрямую в мозг, то, как заключил Джика, её можно проводить и через зрительный нерв. Результатом и стали Красные Глаза.
Молодой шиноби как раз тренировался на заднем дворике, когда услышал звонок в дверь. Мальчик поклонился Оки, который жил последние два дня под одной крышей с кланом Чиное, после чего приоделся в свой привычный наряд и вышел встретить гостя. На левой руке мальчика красовалась перчатка "Масайоши", а катана покоилась под ней.
- Рад Вас видеть, Райто-сенсей.
Мальчик учтиво поклонился и улыбнулся наставнику. Он выглядел бодрым и готовым к новым свершениям, даже если они приведут его к ошибкам. История о Сабуро вдохновила мальчика принимать смерть и собственные ошибки, как данность. Он не отказался от своей скорби за то, что был лишён матери и за то, что был лишён жизни в лучшем из миров, но дал ей покоится на задворках собственной души до момента, когда снова найдёт необходимость вернуться к ней.
- Вы были правы, Райто-сенсей. Травмы подобны рубцам на дереве - они не меняют своих размеров, но в ходе того, как дерево растёт и становится больше, пропорционально его величине они уменьшаются, пусть и не исчезают по-настоящему никогда.
"Все настоящие воины были травмированы, и это важно понимать. И важно помнить собственные травмы. Но в той же степени важно и не забывать, для чего мы выбрали этот путь. Во мне не угасла тяга помогать невинным, а значит в главном я остался собой. Сабуро предал свой путь. Он перестал помогать невинным, перестал быть собой когда узнал, что некоторые из них пострадали из-за него. Со временем он вернулся к себе, вернулся к своей воле помогать другим, пусть из-за влияния собственной травмы и не желая убивать. Травма изменила его отношение к убийству, но не изменила его сердце. Сердце настоящего воина - то, что способно на чувства".
Джикашиме не отпустил прошлое. Он не отпустил тоску в своём сердце и не стал менее подозрительным к окружающим. Но он научился снова ценить жизнь, пусть в равной степени и был готов теперь отнимать её, если не видел другого выхода.
Он был готов к новым вызовам в своей жизни.
Отредактировано Чиное Джикашиме (07.03.24 04:16)
